Для большинства мужчин толкование снов представляется такой же ерундой, как астрологические прогнозы или вера в сглаз. Поэтому, услыхав ненароком, как бухгалтерша описывает кому-то приснившийся водопад, Гаримов язвительно хмыкнул и вдруг вспомнил, что на днях видел во сне тараканов. Полчища рыжих диверсантов лезли со всех углов. «К деньгам!» – сказала бы жена. Виталий Василич насупился: от аванса остались копейки, а получка только намечалась.
Рабочий день перевалил за середину, когда Гаримову неожиданно вернули старые долги, о которых он и думать забыл. Наверно вспомнили, что праздник лучше встречать без них. «А сон то в руку! –подумал Василич, собираясь домой. – Права была Лиза…»
Он сдал ключи на вахту и вышел на улицу. Дорога кишела автомобилями, по заснеженным тротуарам сновал народ. Василич посторонился, пропуская вперед шумную кампанию подростков. Проводив её взглядом, Виталий печально сник: им с Лизой бог детей не дал. Скоро три года, как она умерла. Домой с тех пор он не спешил: без веселой хозяйственной Лизы уютная квартирка превратилась в унылые метры жилплощади. Сейчас, в канун Нового года, когда все вокруг суетились в предвкушении праздника, Василич чувствовал
лишь усталость и тоску.
Толчея в магазинах раздражала, от приторной новогодней рекламы сводило скулы, ничего хорошего в жизни Гаримов уже не ждал. Все хорошее ушло вслед за женой. По правде сказать, Василич всегда был редким пессимистом и только Лизе с ее неукротимым жизнелюбием удавалось окрашивать мир в яркие тона, наполнять его надеждой и верой в чудеса. Гаримов не раз подтрунивал над этим, но сам в душе завидовал Лизиной способности, окрылять мечту. Жена умерла, мир померк. Старомодно тоскуя по жене, он не искал новых подруг. Мучился, захлебывался одиночеством, но тревожить друзей и знакомых стеснялся, понимал, что у них тьма своих забот, а перед Новым годом и подавно.
Вечернее небо пряталось в пышных облаках. На опутанный разноцветными гирляндами город крупными хлопьями падал снег. Занятый горестными мыслями, Василич не заметил, как добрел до метро. Час-пик уже кончился, на станции было людно: все спешили по магазинам.
Вынырнув из пыльной гудящей подземки, Гаримов завернул на маленький рынок. Между его рядами царила та же суета. Выбирая продукты, мужчина тихонько двинулся вдоль палаток.
У ларька с пивом он задержался надолго: никак не мог определиться, какого взять. Вдруг захотелось баночного, того самого, что так настырно расхваливал телевизизор. Памятуя о внезапно вернувшихся деньгах, Гаримов решил себя побаловать, расплатился и стал укладывать тугие цилиндрики в пакет.
– Дяденька, купите елку! – тронул его кто-то за рукав. – Купите!
Он обернулся и увидел ребенка лет десяти, одетого в ужасно замызганную непонятного цвета и фасона куртешку. Явно с чужого плеча, она висела на ребенке гадким нелепым балахоном. Чиненые колготки сбились в неряшливые складки, тонкие ножки болтались в расхристанных мужских сапогах, будто карандаши в стакане. Голову чада прикрывала бесформенная трикотажная шапчонка.
Сразу и не разберешь: мальчик или девочка. Бледное, прозрачное от худобы личико дитя сияло каким-то странным блаженным светом. Из-под неровной челки внимательно глядели большие темные глаза.
– Купите елку, дяденька! – повторил ребенок и махнул рукой в сторону воткнутого в сугроб деревца.
На хрупком запястье мелькнула бисерная нить.
«Девочка», – догадался Виталий и повернулся к елке. Ветки её были так редки, что она казалась лысой. Неудивительно, что на неё никто не позарился.
– А ты почему одна? – ни с того ни с сего спросил Василич.
Девочка потупилась, застенчиво затеребила край хламиды:
– Мать по делам побежала, а мне велела елку караулить. Последняя осталась!
Насквозь продрогший ребенок был так жалок, что Гаримов решил купить злополучную елку.
– Почем товар? – весело подмигнул он девочке
– Пятьсот рублей, дяденька, совсем недорого.
Честно говоря, лысая пародия на лесных красавиц не стоила и половины, но Василич открыл кошелек. Мелких денег в нем не осталось. Гаримов с сомнением покосился на ребенка и достал тысячную бумажку.
– Ой, дяденька, я вам сдачи не наберу! – испугалась девочка и вдруг забилась в жестоком кашле. Личико её посинело, из выпученных глаз брызнули слезы. В широком вороте куртехи судорожно дергалась голая цыплячья шейка.
Едва девочка отдышалась, потрясенный Виталий протянул ей деньги:
– Возьми, дочка. Сдачи не надо. Купи себе лекарств и одевайся теплее.
– Спасибо! С наступающим Вас! – девочка с достоинством взяла купюру, и спрятала в потрепанные одежки.
– И тебя тоже! – отозвался Василич, беря лысуху за ствол.
По дороге он поймал себя на том, что улыбается. Настроение чудным образом поднялось.
Дома Гаримов пронес деревце в комнату и аккуратно прислонил к стене: замерзшие веточки были хрупки и ломки. Наскоро поужинав нехитрой снедью, он с трепетом вернулся к елке. Она уже совсем отошла: по квартире плыл терпкий аромат хвои.
Гаримов не мог вспомнить, когда в последний раз встречал Новый год с натуральной елкой. Уже давно её заменяла маленькая искусственная имитация. Пластиковая красотка занимала немного места и не сохла, обсыпая ковер пожелтевшими иголками. Подделку водружали на телевизор и украшали малюсенькими, почти микроскопическими игрушками, купленными как-то по случаю.
Первым делом, Василич полез на антресоли и, подняв клубы пыли, отыскал крестовину. «Хорошо, что не выкинул!» – радовался он, примеряя её к деревцу. Ствол пришлось немного подпилить. Светло-желтые опилки остро пахли смолистой горечью. Виталий замел их в совок, убрал инструменты и, прикидывая, куда бы поставить елку, пытливо осмотрелся.
После недолгих раздумий, он отодвинул диван и установил елку возле окна, самым редким боком в угол. Теперь она выглядела гораздо лучше, не хватало только игрушек. Пожалуй, сгодились бы и малюсенькие. Василич перерыл всю квартиру, но те словно в воду канули. «Завтра схожу куплю новые», – наконец успокоился он.
Время было позднее, Гаримов порядком устал. Он сходил на кухню за пивом, выстроил на журнальном столике батарею баночек, сел в кресло и, смакуя ледяной напиток, любовался глянцевой зеленью еловых лапок. «Отчего в детстве дни тянулись резиной, а теперь года мелькают, как узоры в калейдоскопе? Чуть тряхнул его – другая картинка, а старую не вернуть…» – печалился Василич. В сердце нежно напевала грусть. О Лизе, родителях ... Вспомнились вдруг благоухающие мандаринами новогодние утренники, ласковые мамины руки и восторг при виде подарков... Его сморило прямо в кресле.
Солнечный лучик высветлил стену, поплутал у Василича в седине и скользнул по лицу. Мужчина лениво приоткрыл веки и встрепенулся: «Батюшки – утро!» К счастью, была суббота.
Успокоившись, он сладко, со вкусом, зевнул и принялся разминать замлевшее за ночь тело. Под ногами валялась пустая баночка из - под пива. Василич поднял её, рассеянно глянул в угол. Лицо его вытянулось, глаза расширились, брови вскинулись мохнатой дугой. На изрытом морщинами лбу выступила испарина. Утерев лоб, Гаримов слепо нашарил на столике очки, водрузил их на нос, встал с кресла и на цыпочках медленно, будто по минному полю, подкрался к вчерашней своей покупке. На ветвях её висели крашеные серебрянкой орехи, густо аллели цепочки рябиновых бус, гордо раздували щеки разномастные шары. В зелени колючих волн куда-то плыли восковые золотые рыбки, средь душистых иголок резвились картонные солдатики, пели оловянные птички, пыжились ватные снеговики. Верхушка елки сияла красной стеклянной звездой. А вот этого зайца Виталий когда-то смастерил сам! Один заячий глаз он приклеил кривовато, отчего казалось, что зверек подмигивает.
Изумленный, Василич не сразу понял, что перед ним те самые игрушки, которыми когда-то, невообразимо давно, он с родителями украшал елку! Наивные, но такие милые, греющие душу и сердце вещицы.
Под нижними ветвями елки что-то пестрело. Он наклонился и вытянул оттуда коробку, обклеенную цветной бумагой. «Нашему дорогому Талику!» – гласила чернильная надпись на крышке. Василич обмер: Таликом его называла только мама.
Гаримова бросило в жар, в висках застучало, загудело, ладони вспотели. С трудом уняв волнение, он снял крышку. В коробке сверкал лаком великолепный зеленый самосвал. Едва дыша, Василич вынул игрушку.
Без сомнения, точно такой же автомобиль: с откидным кузовом, упругими резиновыми колесами, открывающимися дверками – когда-то был для него самой желанной вещью на свете!
Рядом с домом, где жил маленький Виталик, открыли магазин игрушек. У его витрины, мальчик пропадал часами. Чего там только не было, но малыш, как завороженный, смотрел только на самосвал. Не отрывая от него глаз, он представлял, как привяжет к нему веревочку, нагрузит его деревянными кубиками и повезет их во двор. Увы! Вожделенная машинка так и остался мечтой. И вот, спустя полвека, она сбылась – его далекая забытая мечта...
Как тот парнишка, что заглядывал под елку в новогоднюю ночь, грузный седой Виталий на четвереньках ползал по комнате, и самозабвенно наслаждался столь припозднившимся подарком. Колеса игрушки быстро крутились, весело хлопали дверки.
В пылу игры он так увлекся, что чуть было, не уронил елку. Деревце пошатнулось, но устояло, лишь с верхней лапки упал бирюзовый шар. С печальным звяком брызнуло стекло.
Василич дернулся, скользнул взглядом по елке, осколкам… Радостный свет в глазах померк, уголки губ опустились, счастливая улыбка преобразилась в перекошенный оскал.
«Как же это?!» – чумея, просипел Гаримов, крепко ущипнул себя за нос и с мольбой, уставился на лысуху. Та невозмутимо красовалась ярким убором! «Господи, я спятил!» – дрожащей рукой Василич толкнул самосвал. Машинка резво покатилась!
В дикой панике он взвился с ковра, отпрянул назад и попал ногой в коробку. Стряхнув её, словно ядовитого паука, он выскочил в прихожую, сорвал с вешалки куртку и бросился из дома.
Под новорожденным снегом улицы были чисты и по-праздничному нарядны. На морозе Василич немного поостыл, пришел в себя. «Надо найти ту девчонку, что мне эту проклятую елку подсунула!» – наконец осенило его.
Окрыленный, он припустил к рынку. Рядом с пивным ларьком крутились одни мужики. Виталий еще раз осмотрелся и боязливо сунулся в окошечко ларька:
– Простите, вы тут девочки не видели? Маленькая такая, в замурзанной куртке. Она вчера с матерью елками торговала.
– Ты что, отец, сдурел? – вызверилась на него размалеванная, как попугай девица. – Никаких девочек, никаких елочек здесь никогда не было!
– Но как же так! – залопотал Василич.
– Или бери что-нибудь или отходи! Не мешай работать!
«Значит, я, и вправду, чокнулся! Впал в детство, в маразм!» – упрямо не желал верить в чудо Гаримов.
Донельзя расстроенный, он приволокся домой, заглянул в комнату и бессильно привалился к косяку: елочка, его неказистая лысуха, пропала! Исчез и зеленый самосвал!
В иголках осыпавшейся хвои сверкали бирюзовые осколки, да сиротливо лежала растоптанная коробка.
Community Info